Мой зоопарк
Feb. 1st, 2004 03:29 amВ виски долбили дятлы с разным ритмом.
В груди сквозило, а вокруг смеркалось.
Я шла судьбой, не замечая рытвин,
естественно - все время спотыкалась.
Вокруг меня, прикинувшись ручными,
ходили львы, в коварстве и в заботе,
коты и львы - веселые, ночные,
совпавшие в рычанье и в зевоте,
но обитающие голосом и жизнью
в октавах разных… это ли отличие?
Вокруг меня круги сужала живность,
а ночь под паранджой таила личико.
А ночь под паранджой скрывала мрак.
Отсутствие лица она скрывала.
И пятился по небосводу рак,
и от него немало умирало.
Но чтобы разглядеть движенье звезд,
мне надо было не смотреть под ноги.
Да, существует у несчастий логин
и он обычно тошнотворно прост —
закрыв глаза, побарабань по тьме
взволнованными пальцами. Готово.
Что было раньше? Вероятно, слово.
Оно осталось. Говорят не те.
Что было раньше? Курица с яйцом.
И девушка с веслом была, и даже
я помню, как в припадке эпатажа,
смеялись львы над мраморным крыльцом,
и даже мальчик писать перестал,
а, крылья пристегнув, разулыбался.
Паноптикум музеем оставался,
но становился очевидно мал.
Вокруг меня творилось и жило,
пульсировало и рвалось на вдохе.
И, притаившись, в темноте ждало.
И пахло зверем. И кусали блохи.
В груди сквозило, а вокруг смеркалось.
Я шла судьбой, не замечая рытвин,
естественно - все время спотыкалась.
Вокруг меня, прикинувшись ручными,
ходили львы, в коварстве и в заботе,
коты и львы - веселые, ночные,
совпавшие в рычанье и в зевоте,
но обитающие голосом и жизнью
в октавах разных… это ли отличие?
Вокруг меня круги сужала живность,
а ночь под паранджой таила личико.
А ночь под паранджой скрывала мрак.
Отсутствие лица она скрывала.
И пятился по небосводу рак,
и от него немало умирало.
Но чтобы разглядеть движенье звезд,
мне надо было не смотреть под ноги.
Да, существует у несчастий логин
и он обычно тошнотворно прост —
закрыв глаза, побарабань по тьме
взволнованными пальцами. Готово.
Что было раньше? Вероятно, слово.
Оно осталось. Говорят не те.
Что было раньше? Курица с яйцом.
И девушка с веслом была, и даже
я помню, как в припадке эпатажа,
смеялись львы над мраморным крыльцом,
и даже мальчик писать перестал,
а, крылья пристегнув, разулыбался.
Паноптикум музеем оставался,
но становился очевидно мал.
Вокруг меня творилось и жило,
пульсировало и рвалось на вдохе.
И, притаившись, в темноте ждало.
И пахло зверем. И кусали блохи.